Подобно своим коллегам, Ньютон был прежде всего заинтересован в получении точного - в его понимании математического - описания Вселенной, а не в механическом объяснении природных явлений исходя из самоочевидных первопринципов. Целью его «Математических начал натуральной философии», изданных в 1687 г., являлась демонстрация, а не объяснение силы притяжения, благодаря которой было возможно само существование Солнечной системы (рис. 42). Ньютон представил, таким образом, совершенно иной тип механической физики по сравнению с той, которая получила распространение на континенте и которая все еще искала причинные связи. Именно поэтому поначалу его работа была истолкована неправильно: по мнению континентальных философов, например Готфрида Вильгельма Лейбница (1646-1716), ньютонианство являлось возвратом к качественной физике Аристотеля.

На протяжении почти полувека после публикации «Начал» университеты континентальной Европы с явным презрением относились к механической философии Ньютона. Признавался только математический гений Ньютона, рассчитавшего силу, благодаря которой планеты оставались на своих околосолнечных орбитах, но не его философский метод. Только единицы среди голландских и итальянских профессоров на момент смерти ученого осознавали значение совершенной им революции. Так, лейденский профессор математики и астрономии Вильгельм Якоб Гравезанд (1688-1741) уже в 1723 г. издал учебник по ньютоновскому притяжению, а неаполитанский профессор Николо ди Мартино читал курс ньютоновской физики в конце 1720-х гг. Как бы то ни было, к 1740 г. большая часть континентального научного мира была вынуждена признать очевидное превосходство физики Ньютона и неэффективность попыток математической интерпретации вихрей Декарта - ключевой категории французской механической космологии. В течение 17401760-х гг. априористичное, догматическое картезианство исчезает после недолгого периода господства, а его место занимает эмпирическая, пробабилистическая ньютоновская механика.